"Пятый постулат Евклида"
Глава двенадцатая, тыц
Глава двенадцатая, тыц
Manowar - Heart Of Steel
Crown The Empire - Johnny Ringo
«…и тогда Бог отринул падших ангелов от Своего лица и низвергнул их…
- В ад?
- Хуже. В Висконсин»
Смешной диалог из смешного фильма девяностых. Штат, четыреста километров границ которого обозначаются береговой и озерной линией. С ноября по март – наводнения, летом засуха. В октябре же он превращается в самое тоскливое место США. С неба, затянутого тяжелыми серо-черными тучами без единого просвета, постоянно моросит дождик. Несильный, но пешехода до нитки промочит. Сезон зонтов. На улице ни одного человека без зонтика – за исключением самоубийц, последним выбором которых стала смерть от пневмонии. Кажется, что краски мира выцвели, оставив вместо ярких городов и поселков невнятных оттенков негатив. Мерзкий месяц, особенно когда на душе не осталось ничего светлого. Особенно когда сама душа потеряла свет. Остается только идти по узкому гравийному проспекту, подняться по газону «Канада-Грин», мимо сотен – сколько глаз хватает – белых камней с надписями. Лавировать мимо надгробий, держа путь к подъемнику с закрытым гробом, на котором лежит последний дар от погибшего оставшейся в одиночестве семье – американский флаг. Красиво. Сине-красная ткань с белыми полосами и звездами, из-под которой по краям выглядывает коричневая лаковая крышка, а вокруг по нижней кромке – синтетический материал, прикрывающий гребаную правду. Все, абсолютно все, кто здесь стоит, знают, что должен прятать этот лживый отрез – неровные края красной глины, очерчивающие глубокую - по традиции, в два метра – яму! И символ Америки, под прощальные взгляды присутствующих, аккуратно свернут треугольником два сержанта в строгой форме и белых перчатках, чтобы передать беременной женщине в черном платье, держащей за руку двухгодовалого сына. Единственное, что останется Лорелай и Рональду Фицджеральд от мужа и отца.
Когда осиротевшая семья, их немногочисленные друзья и четверо сослуживцев покойного медленно развернутся к автомобилям, оставляя гроб на служащих погребальной конторы, вдалеке, метрах в пятидесяти от свежей могилы, останется офицер, опираясь плечом на ствол кедра. Китель, серебряная фурнитура, парадный эполет на правом плече. Над сердцем – обязательная к ношению плашка Звезды Героя. Он будет стоять, наблюдая, как старик в униформе повернет рычаг, и механизм подъемника начнет неторопливо опускать на дно, уже поблескивающее стекшей водой, деревянный короб, унося с собой погибшего друга. Он будет стоять на кладбище до тех пор, пока рабочие не засыплют яму землей и положат сверху предусмотрительно срезанный дерн веселого салатового цвета. Он стоял бы здесь и до тех пор, пока поверх не установят кипенно-белое надгробие, но не может. Поэтому офицер дожидается скрытой сумерками таблички с именем и датой смерти, чтобы подойти к последнему пристанищу Гарта Душечки неуверенным, шатким шагом.
- Прости меня, - очень тихо произнес капитан. Привычно закусил нижнюю губу, пачкая светлую эмаль зубов кровью, выступившей из-под кромки из уже истерзанной слизистой. Мужчина, принесший последний долг, которого бесконечно мало, резко развернется и направится к гравийному проспекту, к Шеви 67 года. Мимо длинных рядов, увенчанных именами и числами. Пятьсот квадратных метров безутешной скорби супругов, родителей и детей. Он будет идти очень медленно, чувствуя, как ткань парадного кителя тяжелеет от впитываемой воды, выстуживающей до костей жалкие крохи оставшегося тепла. Без зонта.
Неделя со дня похорон Гарта пролетела почти незаметно. Ночь после последней операции Дин провел в постели с любовником. Мочалил парня, пока тот слезы ронять не начал. С трудом достиг горького, вымученного оргазма и упал без сил на измотанное хрупкое тело Хэттуэя, как обычно, ничего не объясняя. Да и что он мог объяснить? Секс – универсальный решатель проблем. В ту секунду, содрогаясь от желанной разрядки, он не чувствовал облегчения. Таких моментов можно на пальцах одной руки насчитать, и все они связаны с потерями. Он не уснул, как обычно. Дин поднялся с кровати, стиснув зубы до скрежета, принял душ и ушел, не прощаясь. Ник не останавливал, зная, что не имеет смысла. Он неглупый парень. Сразу понял, что у Винчестера случилось нечто из ряда вон. Тогда, ощущая в растерзанном организме тупую боль, Ник думал лишь о том, вернется ли «партнер по сексу». Знал, что никогда не получит ответов на свои вопросы, потому никогда их не задавал. В конце концов, для Ника Дин значил слишком много, чтобы разрушать зыбкую реальность их отношений. Дин же в то утро ввалился домой, врубил в наушниках Manowar на всю громкость и сидел, невидящими глазами глядя куда-то сквозь мир. Лорелай о случившемся рассказывал Майкл Донован, Дин наотрез отказался участвовать, хотя знал, что должен, обязан быть там. Лори… его подруга. Они знакомы шесть лет – девушка работала оператором в Массачусетсе. Там же он познакомил Гарта, с которым проходил переквалификацию, с милой и задорной хохотушкой. Не получилось присутствовать на свадьбе – как раз тогда уехал в Балтимор – но с удовольствием увел жениха на мальчишник и снял ему стриптизершу. Для проверки, наверное. Лори заслуживала хорошего мужа, а не дешевую потаскушку. В итоге, Рональду, первенцу четы Фицджеральд, дали второе имя в честь несостоявшегося свидетеля. Проклятье, Гарт… как ты мог так глупо сдохнуть…
На служебные разбирательства назначили теперь уже инспектора Виктора Хэндриксона. Таскали парней и майора Райана на беседы, как и всех присутствующих при драке пожарных. Ну, драка – это слишком мягко сказано. Бойня - более точный термин. Дин вывихнул Герберту плечевой сустав и челюсть, и только одним богам известно, как ничего не сломал. Райан, понятное дело, настаивал на правомочности действий, подал официальную жалобу во внутреннюю безопасность. Винчестер готов голову на отсечение отдать, что старик Сингер подсуетился и отверг кандидатуру Уокера на место следователя. Провоцировать слетевшего с катушек капитана – себе дороже, а полковник всем сердцем уважал подчиненного и любил его, как сына, потому ограждал от проблем, насколько мог. Окончательное решение еще только предстоит принять, но, исходя из назначения капитану двадцати четырех визитов к психологу – Эве Уилсон, естественно, как к единственной, кто может совладать со строптивой натурой Винчестера – и семинары по управлению гневом, где за прошедшие почти девять лет службы Дин откровенно заебал всех преподавателей, можно утверждать, что обойдется малой кровью. Майор, как бы он ни хотел так думать, не имел полномочий распоряжаться действиями звеньевых АРИСП.
В действительности же, шишки из управления Милуоки знали, что если признают Винчестера виновным, дело по инстанциям дойдет на пересмотр в верхний эшелон, где капитан имеет немалый авторитет. Всплыли бы и махинации с расчетами, и отказ от помощи Мэдисон, и провал полевой разведки. Слишком много суеты и слишком опасно для сохранения служебного положения. Проще снять погоны с проколовшегося майора, чем с героя нации, впавшего в состояние аффекта от осознания потери близкого друга. Дин прекрасно знал о прочности позиций. Он неоднократно попадал в подобные переплеты, в течение продвижения по карьерной лестнице офицера одиннадцать раз отстраняли от оперативной деятельности – за дерзость, неповиновение и агрессию - и каждый раз – временно. Правда, легче не становилось. В груди мужественного и стойкого капитана образовалась гнетущая пустота. Черная дыра размером с Висконсин, из которой тянуло стылым сквозняком.
- Привет, парни, - капрал, сняв с плеча рюкзак, бросил его на скамью и открыл шкафчик. Первым к нему подошел Нитро, затем окружили все остальные. Кастиэль повернулся, окинул товарищей долгим взглядом и глубоко вздохнул, опуская голову. Чак грустно улыбнулся, по-доброму глядя на еще не очухавшегося Новака, затем опустил ему руку на плечо, ободряюще прихлопнув, но без особого энтузиазма. Да и какой тут может быть энтузиазм, если один из них ушел, погиб жуткой смертью? Такого и самому ненавистному врагу не пожелаешь.
- Здорово, Кас, - кивнул Глобус. – Ну, отошел? – парень усмехнулся, искоса посмотрел на Адама.
- А ты сам-то как думаешь? – отмахнулся он. – Не моросите, все со мной нормально. На допросах только задолбали, - поморщился капрал. – Не пойму, чего они от меня хотят.
- Мы, вообще-то, к тебе тоже с просьбой, - выдал Нитро. – Давай присядем.
- Дайте я хотя бы переоденусь! – удивился Кастиэль. Лица у сослуживцев очень откровенно отражали намерения – не самые, кажется, честные, что само по себе настораживало. Время тупых приколов над новеньким прошло, да и положение сейчас не подходящее для приколов. Все-таки потеря одного из звена – отнюдь не веселое событие, у каждого из парней под глазами вырисовались темные круги, будто от недосыпа, а яркие улыбки поблекли. Громогласный хохот, столь непочтительно разрывающий тишину в здании подразделения, теперь нескоро вновь начнет отражаться эхом от облицованных мрамором стен.
- Мы тебя в гараже подождем, - согласился старший лейтенант и направился к выходу. За ним потянулись и все остальные.
Капрал подозрительно прищурился им вслед, пожал плечами, так и не разгадав намерений товарищей, и принялся разоблачаться. Достал из шкафчика мягкий широкий тельник – специфическая униформа пожарных, в мирные часы использующаяся как технический костюм для выполнения текущих работ, и превращающаяся в нижнюю прослойку под жесткий боевой ИТ в ходе оперативной деятельности. Парень неспешно переоделся, аккуратно свернув гражданку, чтобы не помялась, а параллельно раздумывал о словах, сказанных сослуживцам. Притворяться легко, нужно лишь найти хорошего учителя – если вы понимаете, о ком речь. В действительности он нормально не спал со дня выезда в торговый центр. Постоянно вскакивал с кровати в липком холодном поту, Бэт пару ночей отпаивала сына каким-то гадостным отваром, который вырубал его с полчашки. В тот вечер он, отказавшись от госпитализации, вошел в квартиру, упал на пуфик, стоявший прямо у порога, и обнял себя руками, пытаясь сдержать конвульсивную дрожь во всем теле. Голова раскалывалась, мысли улетучились. Тошнило, а к утру мучительно вывернуло несколько раз. Зрелище мертвого Фицджеральда не отпускало, до сих пор стоило лишь закрыть глаза, и вырисовывалась куча обломков и торчащие из остывающего трупа штыри арматуры, густо покрытые кровью и еще чем-то омерзительно-страшным.
Может быть, смерть Душечки так зацепила повидавшего виды капрала своей жестокой неестественностью. Неоднократно вдыхавший в легкие воздух, смешанный с вонью зажаренных тел, неоднократно наблюдавший отталкивающее зрелище пылающего живого существа, воющего от нестерпимой пытки огнем, он не был готов увидеть сослуживца, павшего волей случая. Элизабет пыталась расспрашивать, вытянуть его из оцепенения, принять на себя часть ноши, внезапно свалившейся на еще юный разум, но Кастиэль лишь коротко отговаривался сухими фразами, с каждой из них заново переживая кошмар темного, затянутого дымом и строительной пылью помещения. Он заставил себя перенять у Винчестера опыт притворства. Принудил, внушая испуганному сознанию, что все в порядке, жить дальше, наступив на горло трепещущей душе.
Парень понял, что завис, сминая в руках рюкзак, который собирался сунуть в нутро шкафчика. Опомнился, бросил сумку на полку и хлопнул металлической дверцей, наплевав на висящий на дужке кодовый замочек. Ничего странного, он запирал личный шкафчик только в период отстранения и отъезда в Кеноша и то, только потому, что не хотел внезапного переезда – парни, на всю голову больные придурки, иногда прикалываются подобным образом – приходишь на службу, открываешь дверцу и пытаешься разобраться, чьи конкретно перед тобой шмотки. А придурки угорают, как кони стоялые. Кастиэль неожиданно для себя улыбнулся, вспомнив, что как-то он напоролся на такой розыгрыш. Главным заводилой переездов был Душечка. На чувстве юмора Гарта природа или Бог явно отдохнули… Новак тяжело вздохнул, помотал головой – прямо как Дин, когда старается разогнать гнетущие мысли. Забавно, но парень, кажется, сам не осознавал, что перенимает манеру жестов и мимику капитана. Он вышел из раздевалки, сбежал по лестнице вниз, к неприметной двери – запасный выход из гаража, специально установленный, чтобы механики не оббегали все здание. Приветственно махнул рукой Бомани Като, африканцу с соответствующими именем и фамилией. Родители его эмигрировали в США, когда тот еще ребенком был. Бомани в переводе с миххенди означает «боец», Като - «второй близнец». Брат Бомани служит в Мэдисон, в федеральном бюро расследований, а Като – старшина взвода АРИСП второго эшелона, фактически – на подхвате у Винчестера. Они с капитаном почти никогда не встречаются – разные смены и дежурства, но связаны странными отношениями. Вроде друзья, а цапаются при каждой встрече, с криками, матерными оскорблениями и статикой. Альфа-самцы, воюющие за раздел территории - ни дать ни взять. Старший лейтенант Бомани приглашал сержанта Новака к себе в отряд, когда один из звеньевых перевелся в Чикаго. Ныне капрал, само собой, отказался.
- В общем, Принцесска, - начал Донован, переминая с ноги на ногу, - нам помощь твоя нужна.
- Эммм, - неопределенно протянул Кастиэль, проигнорировав прозвище – привык уже, огрызайся, не огрызайся, раз прилипло, уже не отлипнет. Только оболтаться может. Пророк, например, раньше был Балагуром. – Может, - он окинул взглядом собравшихся в кружок сослуживцев, - вы расскажете мне, в чем дело?
- Мы просим тебя, - встрял Адам, что уже немаловажно, потому как говорит Глобус чрезвычайно мало, - сходить к Спарку.
- Куда? – чуть не поперхнулся изумленный Новак.
- К кэпу, - присоединился Чак. – Домой, - парень нахмурился, гневно ожидая смеха – очень удачное время для шуток! Потом, осознав, что юмором и не пахнет, отступил назад, вжимаясь спиной в борт ОТС. Покачал головой.
- Вы спятили, да? – с надеждой спросил он. – Это прикол такой?
- Нет, - серьезно ответил Нитро. Выдохнул длинно, осмотрелся по сторонам, словно опасался, что их подслушают. – Понимаешь, мы не можем до него дозвониться. Спарк всегда отключает мобилу за стенами подразделения, только на служебный пейджер реагирует. Сходи к нему домой. Я дам адрес.
- Да с чего вы взяли, что он станет со мной разговаривать?! – в голос возмутился Кастиэль. – Он меня ни в грош не ставит, а вы решили, что он будет плакаться мне в жилетку. Совсем свихнулись?
- Ты ошибаешься – во всех отношениях, но это неважно. Просто заставь его открыть тебе дверь и посмотри, пьет он или нет, - настаивал Донован.
- А сами?
- Если мы сунемся к нему, он обязательно нас уработает, - пожал плечами Пророк. – Уделает, как бог черепаху, проверено.
- А меня он, типа, - саркастично выдал Новак, показав пальцами кавычки, - не уделает?
- Тебя не тронет. Не сможет, - фыркнул Глобус.
- Чушь!
- Если один раз не смог, то совсем не сможет, - кивнул Майк. Улыбнулся и хлопнул парня по плечу. – У Спарка на тебя рука не поднимается. Пожалуйста, Кас, - добавил он просительно. – Кэп наш друг. Пить для него не выход. Если он бухает, я свяжусь с его брательником.
- А почему вы сразу его брату не позвоните? – с сомнением протянул капрал. Что-то в тоне, взглядах и поведении сослуживцев не давало ему покоя. Может, их подозрительные переглядки, или странные паузы в беседе. Настойчивость, с которой его отправляли к Винчестеру.
- Сэм в отъезде. Мы не уверены, что есть крайняя необходимость заставлять его вернуться. Может, кэп там жарит кого-нибудь, - мужики рассмеялись, - а мы его брата подпишем. Спарк совсем нам доверять перестанет, - Кастиэль скептически ухмыльнулся.
- Класс. То есть, вы хотите, чтобы я влез в личную жизнь капитана, хотя знаете, что он может быть не один. Вы такие добрые и заботливые, парни! А главное – тактичные!
- Кас…
- Идите к черту, - сердито отмахнулся капрал и попытался пробиться через стройный ряд сослуживцев. Нитро поймал его под локоть и душевно посмотрел в глаза.
- Мы бы не стали тебя просить, но выбора не остается. Сходи к кэпу. Адрес, - Донован засунул в нагрудный карман Новака листок, сложенный вчетверо, - вот.
- Вы, - с досадой уронил Кастиэль, - гнусные засранцы и манипуляторы, - вздохнул обреченно. Поочередно оценил выражения лиц товарищей, выискивая намеки на подвох. Решился. – Я обязательно пожалею о своей наивности, но… ладно. И если вернусь с фонарем – поплатитесь.
Дин, в то время, пока подчиненные отчаянно соображали, что с ним происходит, ходил по безликой гостиной от стены к стене, закинув сцепленные в замок руки за голову. Он нервничал, злился, бросая крайне раздраженные взгляды в сторону дивана, на котором сидела изящная блондинка чуть старше тридцати. Серый офисный костюм, очень элегантный, мягко облегал худенькие плечи, а лиловая рубашка с оборками на рукавах и декольте мягко подчеркивали грудь. В волнах ткани терялся кулончик в виде пурпурной руки, зато открывался отличный вид на эротичную родинку у впадинки ключицы. Немало мужчин роняли слюни вслед роскошной леди, не будучи в курсе, что леди обращает внимание только на прекрасный пол и имеет немалый успех. Миловидная и умная, с хорошо подвешенным языком и дипломом бакалавра факультета психиатрии, она могла легко соблазнить даже сугубо гетеросексуальных дам, в особенности учитывая тот факт, что женщины намного лояльнее относятся к фемоднополым связям. Правда, характер имела отнюдь не уступчивый и покладистый. Целеустремленная, в восторгом принимающая конкуренцию и вызов, в некоторых вопросах и вовсе циничная, сильная. Всего, что она имела, будь то материальные или духовные блага, добилась сама. Без поддержки родителей, осуждаемая обществом и религией, прорвалась на самый верх пищевой цепочки. И сейчас она безжалостно, как самка богомола, отрывала от самца-пациента кусочки и с аппетитом пожирала, наслаждаясь вкусом. Ее четко очерченные, покрытые тонким слоем неяркой помады губы складывали слова и предложения, высекающие из Винчестера искры.
- Тебе придется говорить со мной, хочешь ты этого или нет, - она свела брови и через прищур посмотрела на напряженного мужчину, мечущегося по комнате собственной квартиры, как в западне. – Сколько ты не выходил из дома? Когда последний раз ты общался с друзьями? Ты хоть с кем-нибудь обсуждал ситуацию?
- Эва, ты не представляешь, какую сопливую хрень несешь. Впихивай это дерьмо своим рафинированным девочкам, - огрызнулся Дин, останавливаясь на мгновение и снова принимаясь нарезать круги. Он проклял минуту, в которую решил открыть дверь этой дьяволице в юбке. Уилсон откинулась назад, удобно устраиваясь на спинке дивана. Фыркнула пренебрежительно.
- Знаешь, по какому признаку мне легко понять, что ты слетаешь с тормозов? – невинно спросила Эва.
- Я начинаю требовать, чтобы ты ушла? – рявкнул мужчина. Повернулся, сложил руки на груди и уселся на краешек подоконника. Покачал головой, поигрывая желваками на скулах. – Самый верный признак, мать твою!
- Ты прешь в лобовую атаку, переходишь на личности, Винчестер, - холодно изрекла она. – Начинаешь мне хамить и вдаваться в подробности - с кем я сплю и…
- О, не начинай! – отмахнулся Дин. – Не ты ли выпытывала у меня полчаса назад, когда в последний раз я, - он скривился, как от лимонной кислоты и продолжил тоненьким голоском, передразнивая надоедливую гостью: - «оседлал какого-нибудь жеребца»? – психолог не сдержалась и прыснула в кулак. - И ты еще имеешь наглость заявлять, что я перешел на личности?
- Дин, - неожиданно тепло сказала Эва, - твоя карьера зависит от моей росписи в досье. Но дело не в терапии. Ты набросился на вышестоящего офицера…
- Нет, – вскинулся капитан, скрипнув зубами. – Всего лишь на старшего по званию долбоеба!
- Называй, как хочешь, - уступчиво согласилась она. – Суть в том, что ты едва не убил его. Вернее, то, что ты не убил его – заслуга совершенно не твоя. Мне неизвестно, что за смельчак, - Дин отвернулся на этом месте, внезапно обнаружив на обоях любопытнейший коллаж, - рискнул жизнью, оттаскивая тебя, но я готова сию секунду ставить ему памятник за самоотверженность. Ты закрываешься от проблем, уходишь в себя, и с каждым днем только усугубляешь ситуацию. Совершенно не желаешь переломить положение, вынести хоть какую-то пользу. Отказываешься пережить трагедию, - мужчина вздрогнул, поморщившись, и отвернулся. Он чувствовал, как вместе с голосом и интонациями психолога, незаметно для Дина ставшего подругой, в его уши вливается, ввинчивается ярость. Опустошение. Скорбь. Обжигающая, выворачивающая наизнанку вина. Словно он снова стоит рядом со свежезасыпанной могилой и смотрит на табличку с именем и датой. – С поражающим слепотой упрямством отрицаешь наличие эмоций. Считаешь, что тебе не больно. Не страшно. Не одиноко. Затянул в постель первую подвернувшуюся задницу – и жизнь налажена. Ты насилуешь собственную индивидуальность, гнобишь за малейшее отступление от образа идеального профессионала, который сам же себе и навязал. Когда ты поймешь, что бояться и нуждаться в поддержке – нормально. Тем более, после того кошмара, что ты перенес. Бог мой, да я даже представить не могу, насколько ужасно…
- Уймись, женщина! – не выдержал Винчестер и буквально сорвался с подоконника. Вылетел в коридор и распахнул входную дверь. – Уходи.
- Дин…
- Оставь меня в покое, сказал! – крикнул он в голос, зажмуриваясь. – Я хочу побыть один, - добавил он после долгой паузы. Эва глубоко вздохнула, поднялась и взяла в руки портфель. Закинула туда досье с наклеенной на титульном листе фотографией молодого светловолосого парня с зелеными глазами и упругим шагом вышла в подъезд.
- Позвонишь, когда будешь настроен на диалог, - попрощалась она. Офицер нетерпеливо кивнул и легким движением кисти хлопнул створкой об косяк, да так, что, кажется, с потолка штукатурка посыпалась.
Мужчина судорожно выдохнул, постоял немного, опираясь локтем на шкаф. Потер лицо руками, будто пытался разогнать муть, поднятую словами Уилсон. Какая же она заноза, нет слов, чтобы описать. Вползает в жизнь, как змея, неторопливо и незаметно, потом устраивается с комфортом, обвивается вокруг сердца и впивает острые зубы, с которых сочится яд, в и без того истерзанную плоть. Сучка! Дин не понимал, как он умудрился с ней подружиться. Хотя, она, скорее, вынужденный приятель. Чего-чего, а правды Эва добиваться умела. Читала в душе, ведьма проклятая. И ведь не соскочишь теперь. Винчестер уважал ее. У этой бабенки яйца покрепче, чем у иных мужиков, силы у нее не отнять. Но порой капитан ее искренне ненавидел – за то, что лезла на заповедную территорию. Шагала по выжженной земле ножками, облаченными в туфли на высоченном остром каблуке, топтала то, что он так старательно приглаживал и силился забыть. Знать бы, какая сволочь направила его впервые именно к ней и, по факту, отняв у Винчестера первобытное право забить на собственные психологические проблемы. Мужчина двадцать шесть лет, из них десять самостоятельных, жил, наплевав с высокой колокольни на какие-то там эмоциональные переживания, и успешно справлялся с любыми неприятностями при помощи пары кружек пива и дикого траха. Потом появилась Эва и начала вкручивать ему лампочки в ухо. Сначала в правое, потом в левое, а там и до извилин добралась, стерва. И теперь, раз в год обязательно, Дин попадал в кабинет с узкой, до бешенства неудобной кушеткой, и вынужден был плакаться в обтягивающую буфера жилетку Уилсон! К чертовой матери. Дин цветисто выматерился и вернулся в гостиную. К небольшому бару, доверху забитому разнообразными видами алкоголя. Раскрыл дверцы, прошелся взглядом по этикеткам и остановился на Saint James…
Двое мужчин, стойка бара, бутылка и стаканы. Пепельница, дымящая недокуренной сигарой. Аромат Гаваны – дорогой, редкий сорт, запрещенный к ввозу в США. Нелегальный табачный бизнес – первое, чем зарабатывают эмигранты из Кубы и Колумбии, поэтому достать подобные уникальные сигары хоть и сложно, но не невозможно. Они, захмелевшие и усталые, сбежавшие от толпы друзей и красотки-стриптизерши, ввалились в неприметное заведение часа три назад. Сложно сказать, почему они решили удрать от остальных. Наверное, потому что в каком-то роде отличались от общей массы. Или потому что один из них оценивал будущего мужа своей близкой подруги, сестры, можно сказать.
- Гарт, - широкоплечий мужик, с трудом держащийся в сознании, повернулся к приятелю, - почему мы бухаем это пойло? – второй повернулся, не менее пьяный.
- Я люблю ром, - ответил он. – В нем есть загадка, - Винчестер, уронив голову на стойку, ржал, как гиена.
- Какая? – выдавил он сквозь смех. – Более гадкого алкоголя в мой желудок в жизни не попадало. А туда, - он наставительно вытянул указательный палец, - попадала почти вся известная мне выпивка.
- Смотри, - Фицджеральд поставил один локоть на стол. – Вот, виски делают из пшеницы, так? – Дин кивнул, не понимая, к чему тот ведет. – Джин – из можжевельника. А ром? – развел руки Гарт. - Загадка!
- Ну, не знаю, - офицер зажмурился, потом скосил один глаз на налитую в стакан жидкость цвета темного чая с резким запахом. – Если судить по вкусу, - он прыснул, - то я бы сказал, что из дров.
Они хохотали на весь бар над идиотской шуткой. Спустя три дня один из них уехал в Балтимор, по экстренному вызову АРИСП, а второй женился на мисс Лорелай Мартинс, уже беременной первым ребенком.
Дин обхватил стеклянную емкость с ромом, сорвал с нее крышку, припал губами к ободку горлышка, игнорируя поднос с четырьмя стаканами. К черту, сегодня он будет бухать из горла! Долбаных семь дней и восемь ночей он не решался пить, зная, что как только начинаешь топить горе в бутылке, оно немедленно научится плавать. Эва добила его своей болтовней, вскрыла без анестезии череп, тщательно и дотошно поковырявшись в мозгу, а затем перешла к ребрам. Алкоголь жег глотку, заставляя мужчину время от времени тыкаться носом в локоть, чтобы перевести дух. Легче не стало, проклятье. Винчестер ощущал, как эмоции буквально ворочаются, царапая когтями душу, рвут ее на части. Он виноват, он так виноват!.. И кровожадная дьяволица Уилсон права. Конечно, больно, он же не Железный Ганс, у которого грудь окована обручами! Дин прошел к креслу, снял с подлокотника наушники, ткнул пальцем в панель музыкального центра. Установил перемешивание. А потом провернул регулятор громкости на полную мощность. Пусть грохают басы, и надрывается Эрик Адамс. Пусть True Metal оглушает, выбивая из мыслей леденящий страх. Постылое одиночество. Пусть буйная энергетика экспрессивной лирики гимнов, влитая в эпосы и баллады, сотрет из памяти всю жизнь, что была у него до настоящей секунды. Может, слишком высокая нота пронзит тонкие сосуды и он тихо растворится в песнях, больше напоминающих военный марш. Бессилие. Дин никогда настолько остро не ощущал собственную ничтожность и беспомощность перед поступью стихии, идущей рука об руку со смертью.
Глоток. Бас. Иссушающая спиртом жидкость перекатывается по языку, проваливается в желудок, создает там минидомну. Черт, ром стопроцентно делают из дров, ну, или из опилок на крайний случай. Более мерзостного пойла нет в мире, но сейчас это то, что доктор прописал. Отвлекает на отвратительный вкус, будто трет изнутри наждачной бумагой, переключая внимание с духовного на физическое. Отнимает силы думать, испытывать, переживать заново. Хмелит. Расслабляет. «Вставай и борись, рожденный с сердцем из стали». В голове, несмотря на отраву рома, упрямо проносятся отрывки последней операции. Та девчонка, что Дин нес на плече – наверняка погибла. Осталась там, вместе с десятками других гражданских… Гартом, с пробитым и размазанным по пруту арматуры мозгом. Другом, лежащим на куче мусора, заваленным строительной пылью. Винчестеру вдруг поплохело. Просто резко скрутило, офицер сполз на пол, сгибаясь пополам в приступе тошноты, с трудом удержал внутренности на месте. Он, почти не захмелевший, поставил опустошенную на треть бутылку рядом, откинулся, опираясь спиной на кресло. Странно. Нервы у него крепкие, чтобы страдать от кошмарных видений. Он вспомнил, как малому стало дурно. Справился, на удивление. И тогда, стискивая пальцы на шее, чувствуя, как под кожей суматошно пульсирует жилка, глядя в свинцово-синие, яркие глаза, Дин вдруг остановился, хотя в таком состоянии, в слепой ярости, оглушенный гневом, он смешивает в кашу любого, кто попадется под руку… А Новака – не смог…
Мужчина поднялся, тяжело и неловко, словно на плечах повис неподъемный груз, притягивающий к земле. Наверное, действительно повис. В груди проворачивался накаленный докрасна клубок колючей проволоки, скручивал легкие в кровоточащий кусок фарша, отнимал способность дышать – сам смысл дальнейшего дыхания. Каждый мускул сводило судорогой, сухожилия свивались канатами, голова распадалась на мелкие части, будто рассверленная сатанинской дрелью. Тело покрылось потом, его, казалось, опутало вязкой частой сетью, разрывая вакуумом на молекулы. Дин вымученно осмотрелся, разыскивая открытое окно. Не нашел, потому что никогда не распахивал форточек в октябре. Он, несмотря на отопление, замерз - лунки ногтей посинели, колотил жестокий озноб. Кто знает, почему. Его изломанная психика вечно отрывалась на организме, а душевная боль всегда терзала вполне осязаемо. Офицер, кое-как вытащив из шкафа свежее полотенце, потопал в душ, смыть с кожи липкое ощущение незваных объятий, потом, скользнув взглядом по недопитой бутылке, взял ее с собой. Ванна, сигареты и ром. Законопатить свищущую дыру, залить алкоголем, задушить табачным дымом и согреть водой. Полегчает, обязательно должно, потому что если не поможет, останется только лечь и выть, упасть на колени, скуля от жгучей ненависти, паскудного презрения к самому себе, от осознания беспомощности и бесполезности тупого существования. На кой хрен тогда грубая сила, гребаный профессионализм, интуиция - если он не может применить все это для спасения близких, единственно важных в его пустой и опустошенной жизни людей?! Обесцененная, фальшивая мишура. Он сам лишь ярмарочный шарлатан…
Дин лежал, цепляясь одной рукой в спасительную емкость с выпивкой, в до краев наполненной ванне, не в состоянии перестать мелко дрожать. Холод, казалось, сковывает мышцы, только изнутри. Расходится по конечностям, по клеточкам тела, медленно, но верно убивая их. Глоток. Не хватает музыки, конечно, а сигарета уже скурена. Чуть покалывает трахею осевшим никотином. Хочется орать во всю глотку, исторгать из себя незнакомую пустоту, хочется, чтобы она убралась туда, откуда явилась. Он чувствовал себя измотанным. Издерганным, словно не спал целую вечность… или он, вроде бы, на самом деле очень плохо спал в последние несколько ночей. Постоянно снилось темное, плотное полотно, медленно перетекающее в сине-красный флаг в белую полоску, мозаично складывающийся в треугольник. Кровавое месиво, металл, покрытый ржавчиной. Голоса, тягучие, пропущенные через интегратор. Сейчас хотелось покоя, хотя бы на минуту. Поэтому он пил, лежа в ванной, специально подобранной под рост. Прикрыл на мгновение веки…
- Здравствуй, Лори, - выцветший, потерявший глубину и бархатистость тембр. Парадный китель с эполетом, плашка Звезды. Глаза потускневшего цвета зеленого ореха, взгляд виновато опущен в пол. Он старается, но никак не может заставить себя посмотреть на девушку в строгом черном платье. Она немного поправилась, но это не удивительно. Беременность только добавила Лорелай женственности. Ее совершенно не испортил ребенок – плавные линии и движения, густые темные волосы, карие глаза. Раньше Лори всегда улыбалась, когда встречала его. Сейчас ее лицо искажено горестной гримасой, сеточка вокруг век, морщинка на лбу и вокруг губ. Он не смотрит на нее. Не может. И находиться здесь, в доме, где жизнь, казалось, угасла навсегда, тяжело. Нет детского смеха – мальчик у родителей Лори. Занавешены зеркала, окна закрыты портьерами. Дом носит траур, как и его хозяйка.
- Зачем ты пришел? – глухо спросила она. – Гарта, - Лори болезненно скривилась, - нет. Знаешь, он погиб! Ах, да, - саркастично добивала вдова, - он же был с тобой. Мой муж, когда погиб, был с тобой, бездушный сукин сын! – сорвалась на крик девушка, бережно придерживая выпирающий живот.
- Прости меня, - Дин закусил губу. Он не знал, что еще ей сказать. Понимал, что бесполезно оправдываться. Она говорит правду – Фицджеральд погиб при нем. Он не доглядел. Оступился, оставил сиротами двоих ребят. И молодую, только начавшую расцветать девушку.
- Прости? – Лори всхлипнула, роняя слезу. - Прости?! Верни мне Гарта – и я тебя, конечно же, прощу! – мужчина стиснул зубы, нервно сглотнул, подавляя порыв немедленно уйти.
- Вот, - офицер положил на столешницу пухлый конверт. – Это от парней.
- Деньги? – сквозь рыдание уронила она. – Ты отнял у моих детей отца, а теперь принес деньги взамен? – Лори медленно приблизилась. Сквозь прищур окинула взглядом того, кого неоднократно называла близким, самым верным другом. – Я просила тебя! – взмах руки. Пощечина. Пламенеющий, наливающийся румянцем след ладони на гладко выбритой щеке. – Умоляла не пускать! Как же я тебя ненавижу! – маленькие кулачки, град ударов по груди. – Ненавижу тебя, Дин! – громко, с истеричным страданием. Бессилием. Все, что он мог – обхватить хрупкие плечи и осторожно, но твердо прижать к себе, обнимая. Лори вырывалась, отбиваясь ослабевшими руками, кричала и рыдала в голос, а потом устало обмякла, повисая на груди того, кого считала виновным в смерти любимого человека, горько оплакивая самую страшную в недолгой жизни потерю.
- Я понял, - шепнул он. – Но деньги все-таки возьми.
Дин распахнул веки, услышав пронзительный сигнал дверного звонка. Никто из гражданских приятелей, даже Ник, не знал его домашнего адреса. Сэм уехал на практику в Нью-Йорк, пейджер он сдал вместе с удостоверением. Офицер с досадой подумал, что вернулась Эва. Назойливой стерве не заржавеет докучать, эта дотошная баба еще не то может. Винчестер утомленно посмотрел на опустевшую бутылку, влил в себя остаток рома. Безвольно разжал кисть, позволяя таре упасть на кафельный пол, с громким дребезгом разбиваясь. Желания снова видеть прозорливую приятельницу не горело, дурман алкоголя мягко вплыл в мозг, отгоняя рвущие сознание жестокие тени прошлого. Заиндевевшие конечности расслабило, кровоточащий ком эмоций слегка успокоился, уже не так сильно терзая душу. Толика хмельного равнодушия омывала измученное болью сердце. Как бы он желал вырвать из-под ребер трепещущий и обливающий узурпирующими, ультимативными эмоциями клок мяса, вырвать, оставив на его месте обломок льда. Остудиться об него. Мужчина согнул одну ногу в колене, закрыл глаза и сполз вниз, погружаясь в теплую воду с головой. Лежал так, стремясь спрятаться от навязчивого звука, раз за разом повторяющегося. И не лень ей стоять и тыкать в кнопку, а?.. Вода накрывала, скрадывая толстым слоем любую аудиопомеху, и, пожалуй, только свет мешал. Раскрыть глаза. Пусть она омывает чувствительную слизистую, слегка пощипывает. Можно создать иллюзию, убедить себя, что это не от слез. Это вода. Это все из-за нее…
- Проклятье, женщина! – Винчестер рывком поднялся, выдернул из слива пробку, позволяя уже остывшей ванне стекать. Подхватил, чуть шатнувшись, полотенце и, не вытираясь, обмотал его вокруг бедер. Если сейчас Уилсон хоть слово успеет сказать прежде чем он успеет ее выставить - ударит. Точно, решено. Нет, он ее разденет и выкинет в подъезд. Нет! Сначала он ее сфотографирует, стерву, а потом выложит фото в локалку! Дин провернул ключи в замке и резко раскрыл входную дверь. – Ну?! – повисла долгая пауза. – Оу! – отмер он. - Какого хрена ты тут делаешь?! – искренне изумился капитан.
- Добрый вечер, сэр, - пролепетал капрал. К такому зрелищу его наивное сознание не успело подготовиться. Перед парнем стоял Дин Винчестер, мужчина, о котором Кастиэль вот уже полгода тайно и явно вздыхал. Мокрый, с потемневших влажных волос струилась вода, падая на накачанные плечи, обвивала каждый изгиб до талии, обмотанной державшимся на честном слове полотенцем. Лицо немедленно залилось краской и запылало от смущения. Кастиэль хотел, чтобы от смущения. От чего в реальности по телу пробежалась жаркая волна, он даже думать боялся. – Мне… - он запнулся, покраснел еще сильнее. – Я… - внезапно Винчестер схватил его за воротник и втянул в квартиру, пнув закованную в металл створку коленом.
- Отставить лепет, - непонимающе нахмурился Дин. – Что ты тут забыл? И откуда у тебя мой домашний адрес? – начал допрашивать он, прижав подчиненного рукой к стене. – И будь любезен объясняться более внятно! – капрал испытывал непреодолимое желание отвернуться, чтобы не залипнуть на обнаженных участках тела старшины, но, так как Винчестер ему не оставил выбора, постарался смотреть строго в глаза. Мужчина стоял так близко, что Новаку не составило труда почувствовать запах алкоголя, принятого Дином не далее, как пять минут назад, а раз миссия выполнена, то можно не лгать… наверное.
- Адрес я узнал от парней, - он постарался, чтобы голос звучал как можно тверже, чтобы не показать ни легкого страха, ни собственных неуставных мыслей. Вид у капитана, по мнению Кастиэля, кардинально отличался от здорового или уравновешенного. Болезненный, измученный и усталый – более реалистично. – И решил зайти, - выкрутился капрал, вспомнив, что офицер в гневе неуправляем, а стальных кулаков Винчестера из всего отряда не отведал только он сам.
- Пиздишь, - Дин прижал шею капрала предплечьем и слегка надавил. – Я приказал отставить лепет.
- Капитан…
- Кто тебя отправил - Нитро или Пророк? Может, Глобус подписался? - парень нервно моргнул, подтверждая догадку. – Неужели все трое? – Кастиэль попытался помотать головой, отрицая, но нажим только усилился. – Что они тебе наплели?! – раздраженно рявкнул Дин.
- Я уже узнал то, что хотел, сэр, - неожиданно ответил капрал. Винчестер зло прищурился и хотел надавить сильнее, как вдруг заметил на светлой коже, как раз вокруг кадыка, три уже позеленевших синяка с одной стороны и один, больше размером, с другой. Отпрянул, будто наткнулся на ядовитую змею, перевел взгляд на свинцово-синюю радужку. Глубоко вздохнул и сделал шаг назад.
- Пива хочешь? – поинтересовался он, изогнув бровь. Кастиэль слегка оторопел от неожиданности.
- Сэр… - хотел он что-то сказать, но Дин его перебил.
- Если не хочешь – проваливай, - безапелляционно заявил он. – Шпион мне не нужен, а вот собутыльник пригодится.
Crown The Empire - Johnny Ringo
«…и тогда Бог отринул падших ангелов от Своего лица и низвергнул их…
- В ад?
- Хуже. В Висконсин»
Смешной диалог из смешного фильма девяностых. Штат, четыреста километров границ которого обозначаются береговой и озерной линией. С ноября по март – наводнения, летом засуха. В октябре же он превращается в самое тоскливое место США. С неба, затянутого тяжелыми серо-черными тучами без единого просвета, постоянно моросит дождик. Несильный, но пешехода до нитки промочит. Сезон зонтов. На улице ни одного человека без зонтика – за исключением самоубийц, последним выбором которых стала смерть от пневмонии. Кажется, что краски мира выцвели, оставив вместо ярких городов и поселков невнятных оттенков негатив. Мерзкий месяц, особенно когда на душе не осталось ничего светлого. Особенно когда сама душа потеряла свет. Остается только идти по узкому гравийному проспекту, подняться по газону «Канада-Грин», мимо сотен – сколько глаз хватает – белых камней с надписями. Лавировать мимо надгробий, держа путь к подъемнику с закрытым гробом, на котором лежит последний дар от погибшего оставшейся в одиночестве семье – американский флаг. Красиво. Сине-красная ткань с белыми полосами и звездами, из-под которой по краям выглядывает коричневая лаковая крышка, а вокруг по нижней кромке – синтетический материал, прикрывающий гребаную правду. Все, абсолютно все, кто здесь стоит, знают, что должен прятать этот лживый отрез – неровные края красной глины, очерчивающие глубокую - по традиции, в два метра – яму! И символ Америки, под прощальные взгляды присутствующих, аккуратно свернут треугольником два сержанта в строгой форме и белых перчатках, чтобы передать беременной женщине в черном платье, держащей за руку двухгодовалого сына. Единственное, что останется Лорелай и Рональду Фицджеральд от мужа и отца.
Когда осиротевшая семья, их немногочисленные друзья и четверо сослуживцев покойного медленно развернутся к автомобилям, оставляя гроб на служащих погребальной конторы, вдалеке, метрах в пятидесяти от свежей могилы, останется офицер, опираясь плечом на ствол кедра. Китель, серебряная фурнитура, парадный эполет на правом плече. Над сердцем – обязательная к ношению плашка Звезды Героя. Он будет стоять, наблюдая, как старик в униформе повернет рычаг, и механизм подъемника начнет неторопливо опускать на дно, уже поблескивающее стекшей водой, деревянный короб, унося с собой погибшего друга. Он будет стоять на кладбище до тех пор, пока рабочие не засыплют яму землей и положат сверху предусмотрительно срезанный дерн веселого салатового цвета. Он стоял бы здесь и до тех пор, пока поверх не установят кипенно-белое надгробие, но не может. Поэтому офицер дожидается скрытой сумерками таблички с именем и датой смерти, чтобы подойти к последнему пристанищу Гарта Душечки неуверенным, шатким шагом.
- Прости меня, - очень тихо произнес капитан. Привычно закусил нижнюю губу, пачкая светлую эмаль зубов кровью, выступившей из-под кромки из уже истерзанной слизистой. Мужчина, принесший последний долг, которого бесконечно мало, резко развернется и направится к гравийному проспекту, к Шеви 67 года. Мимо длинных рядов, увенчанных именами и числами. Пятьсот квадратных метров безутешной скорби супругов, родителей и детей. Он будет идти очень медленно, чувствуя, как ткань парадного кителя тяжелеет от впитываемой воды, выстуживающей до костей жалкие крохи оставшегося тепла. Без зонта.
Неделя со дня похорон Гарта пролетела почти незаметно. Ночь после последней операции Дин провел в постели с любовником. Мочалил парня, пока тот слезы ронять не начал. С трудом достиг горького, вымученного оргазма и упал без сил на измотанное хрупкое тело Хэттуэя, как обычно, ничего не объясняя. Да и что он мог объяснить? Секс – универсальный решатель проблем. В ту секунду, содрогаясь от желанной разрядки, он не чувствовал облегчения. Таких моментов можно на пальцах одной руки насчитать, и все они связаны с потерями. Он не уснул, как обычно. Дин поднялся с кровати, стиснув зубы до скрежета, принял душ и ушел, не прощаясь. Ник не останавливал, зная, что не имеет смысла. Он неглупый парень. Сразу понял, что у Винчестера случилось нечто из ряда вон. Тогда, ощущая в растерзанном организме тупую боль, Ник думал лишь о том, вернется ли «партнер по сексу». Знал, что никогда не получит ответов на свои вопросы, потому никогда их не задавал. В конце концов, для Ника Дин значил слишком много, чтобы разрушать зыбкую реальность их отношений. Дин же в то утро ввалился домой, врубил в наушниках Manowar на всю громкость и сидел, невидящими глазами глядя куда-то сквозь мир. Лорелай о случившемся рассказывал Майкл Донован, Дин наотрез отказался участвовать, хотя знал, что должен, обязан быть там. Лори… его подруга. Они знакомы шесть лет – девушка работала оператором в Массачусетсе. Там же он познакомил Гарта, с которым проходил переквалификацию, с милой и задорной хохотушкой. Не получилось присутствовать на свадьбе – как раз тогда уехал в Балтимор – но с удовольствием увел жениха на мальчишник и снял ему стриптизершу. Для проверки, наверное. Лори заслуживала хорошего мужа, а не дешевую потаскушку. В итоге, Рональду, первенцу четы Фицджеральд, дали второе имя в честь несостоявшегося свидетеля. Проклятье, Гарт… как ты мог так глупо сдохнуть…
На служебные разбирательства назначили теперь уже инспектора Виктора Хэндриксона. Таскали парней и майора Райана на беседы, как и всех присутствующих при драке пожарных. Ну, драка – это слишком мягко сказано. Бойня - более точный термин. Дин вывихнул Герберту плечевой сустав и челюсть, и только одним богам известно, как ничего не сломал. Райан, понятное дело, настаивал на правомочности действий, подал официальную жалобу во внутреннюю безопасность. Винчестер готов голову на отсечение отдать, что старик Сингер подсуетился и отверг кандидатуру Уокера на место следователя. Провоцировать слетевшего с катушек капитана – себе дороже, а полковник всем сердцем уважал подчиненного и любил его, как сына, потому ограждал от проблем, насколько мог. Окончательное решение еще только предстоит принять, но, исходя из назначения капитану двадцати четырех визитов к психологу – Эве Уилсон, естественно, как к единственной, кто может совладать со строптивой натурой Винчестера – и семинары по управлению гневом, где за прошедшие почти девять лет службы Дин откровенно заебал всех преподавателей, можно утверждать, что обойдется малой кровью. Майор, как бы он ни хотел так думать, не имел полномочий распоряжаться действиями звеньевых АРИСП.
В действительности же, шишки из управления Милуоки знали, что если признают Винчестера виновным, дело по инстанциям дойдет на пересмотр в верхний эшелон, где капитан имеет немалый авторитет. Всплыли бы и махинации с расчетами, и отказ от помощи Мэдисон, и провал полевой разведки. Слишком много суеты и слишком опасно для сохранения служебного положения. Проще снять погоны с проколовшегося майора, чем с героя нации, впавшего в состояние аффекта от осознания потери близкого друга. Дин прекрасно знал о прочности позиций. Он неоднократно попадал в подобные переплеты, в течение продвижения по карьерной лестнице офицера одиннадцать раз отстраняли от оперативной деятельности – за дерзость, неповиновение и агрессию - и каждый раз – временно. Правда, легче не становилось. В груди мужественного и стойкого капитана образовалась гнетущая пустота. Черная дыра размером с Висконсин, из которой тянуло стылым сквозняком.
- Привет, парни, - капрал, сняв с плеча рюкзак, бросил его на скамью и открыл шкафчик. Первым к нему подошел Нитро, затем окружили все остальные. Кастиэль повернулся, окинул товарищей долгим взглядом и глубоко вздохнул, опуская голову. Чак грустно улыбнулся, по-доброму глядя на еще не очухавшегося Новака, затем опустил ему руку на плечо, ободряюще прихлопнув, но без особого энтузиазма. Да и какой тут может быть энтузиазм, если один из них ушел, погиб жуткой смертью? Такого и самому ненавистному врагу не пожелаешь.
- Здорово, Кас, - кивнул Глобус. – Ну, отошел? – парень усмехнулся, искоса посмотрел на Адама.
- А ты сам-то как думаешь? – отмахнулся он. – Не моросите, все со мной нормально. На допросах только задолбали, - поморщился капрал. – Не пойму, чего они от меня хотят.
- Мы, вообще-то, к тебе тоже с просьбой, - выдал Нитро. – Давай присядем.
- Дайте я хотя бы переоденусь! – удивился Кастиэль. Лица у сослуживцев очень откровенно отражали намерения – не самые, кажется, честные, что само по себе настораживало. Время тупых приколов над новеньким прошло, да и положение сейчас не подходящее для приколов. Все-таки потеря одного из звена – отнюдь не веселое событие, у каждого из парней под глазами вырисовались темные круги, будто от недосыпа, а яркие улыбки поблекли. Громогласный хохот, столь непочтительно разрывающий тишину в здании подразделения, теперь нескоро вновь начнет отражаться эхом от облицованных мрамором стен.
- Мы тебя в гараже подождем, - согласился старший лейтенант и направился к выходу. За ним потянулись и все остальные.
Капрал подозрительно прищурился им вслед, пожал плечами, так и не разгадав намерений товарищей, и принялся разоблачаться. Достал из шкафчика мягкий широкий тельник – специфическая униформа пожарных, в мирные часы использующаяся как технический костюм для выполнения текущих работ, и превращающаяся в нижнюю прослойку под жесткий боевой ИТ в ходе оперативной деятельности. Парень неспешно переоделся, аккуратно свернув гражданку, чтобы не помялась, а параллельно раздумывал о словах, сказанных сослуживцам. Притворяться легко, нужно лишь найти хорошего учителя – если вы понимаете, о ком речь. В действительности он нормально не спал со дня выезда в торговый центр. Постоянно вскакивал с кровати в липком холодном поту, Бэт пару ночей отпаивала сына каким-то гадостным отваром, который вырубал его с полчашки. В тот вечер он, отказавшись от госпитализации, вошел в квартиру, упал на пуфик, стоявший прямо у порога, и обнял себя руками, пытаясь сдержать конвульсивную дрожь во всем теле. Голова раскалывалась, мысли улетучились. Тошнило, а к утру мучительно вывернуло несколько раз. Зрелище мертвого Фицджеральда не отпускало, до сих пор стоило лишь закрыть глаза, и вырисовывалась куча обломков и торчащие из остывающего трупа штыри арматуры, густо покрытые кровью и еще чем-то омерзительно-страшным.
Может быть, смерть Душечки так зацепила повидавшего виды капрала своей жестокой неестественностью. Неоднократно вдыхавший в легкие воздух, смешанный с вонью зажаренных тел, неоднократно наблюдавший отталкивающее зрелище пылающего живого существа, воющего от нестерпимой пытки огнем, он не был готов увидеть сослуживца, павшего волей случая. Элизабет пыталась расспрашивать, вытянуть его из оцепенения, принять на себя часть ноши, внезапно свалившейся на еще юный разум, но Кастиэль лишь коротко отговаривался сухими фразами, с каждой из них заново переживая кошмар темного, затянутого дымом и строительной пылью помещения. Он заставил себя перенять у Винчестера опыт притворства. Принудил, внушая испуганному сознанию, что все в порядке, жить дальше, наступив на горло трепещущей душе.
Парень понял, что завис, сминая в руках рюкзак, который собирался сунуть в нутро шкафчика. Опомнился, бросил сумку на полку и хлопнул металлической дверцей, наплевав на висящий на дужке кодовый замочек. Ничего странного, он запирал личный шкафчик только в период отстранения и отъезда в Кеноша и то, только потому, что не хотел внезапного переезда – парни, на всю голову больные придурки, иногда прикалываются подобным образом – приходишь на службу, открываешь дверцу и пытаешься разобраться, чьи конкретно перед тобой шмотки. А придурки угорают, как кони стоялые. Кастиэль неожиданно для себя улыбнулся, вспомнив, что как-то он напоролся на такой розыгрыш. Главным заводилой переездов был Душечка. На чувстве юмора Гарта природа или Бог явно отдохнули… Новак тяжело вздохнул, помотал головой – прямо как Дин, когда старается разогнать гнетущие мысли. Забавно, но парень, кажется, сам не осознавал, что перенимает манеру жестов и мимику капитана. Он вышел из раздевалки, сбежал по лестнице вниз, к неприметной двери – запасный выход из гаража, специально установленный, чтобы механики не оббегали все здание. Приветственно махнул рукой Бомани Като, африканцу с соответствующими именем и фамилией. Родители его эмигрировали в США, когда тот еще ребенком был. Бомани в переводе с миххенди означает «боец», Като - «второй близнец». Брат Бомани служит в Мэдисон, в федеральном бюро расследований, а Като – старшина взвода АРИСП второго эшелона, фактически – на подхвате у Винчестера. Они с капитаном почти никогда не встречаются – разные смены и дежурства, но связаны странными отношениями. Вроде друзья, а цапаются при каждой встрече, с криками, матерными оскорблениями и статикой. Альфа-самцы, воюющие за раздел территории - ни дать ни взять. Старший лейтенант Бомани приглашал сержанта Новака к себе в отряд, когда один из звеньевых перевелся в Чикаго. Ныне капрал, само собой, отказался.
- В общем, Принцесска, - начал Донован, переминая с ноги на ногу, - нам помощь твоя нужна.
- Эммм, - неопределенно протянул Кастиэль, проигнорировав прозвище – привык уже, огрызайся, не огрызайся, раз прилипло, уже не отлипнет. Только оболтаться может. Пророк, например, раньше был Балагуром. – Может, - он окинул взглядом собравшихся в кружок сослуживцев, - вы расскажете мне, в чем дело?
- Мы просим тебя, - встрял Адам, что уже немаловажно, потому как говорит Глобус чрезвычайно мало, - сходить к Спарку.
- Куда? – чуть не поперхнулся изумленный Новак.
- К кэпу, - присоединился Чак. – Домой, - парень нахмурился, гневно ожидая смеха – очень удачное время для шуток! Потом, осознав, что юмором и не пахнет, отступил назад, вжимаясь спиной в борт ОТС. Покачал головой.
- Вы спятили, да? – с надеждой спросил он. – Это прикол такой?
- Нет, - серьезно ответил Нитро. Выдохнул длинно, осмотрелся по сторонам, словно опасался, что их подслушают. – Понимаешь, мы не можем до него дозвониться. Спарк всегда отключает мобилу за стенами подразделения, только на служебный пейджер реагирует. Сходи к нему домой. Я дам адрес.
- Да с чего вы взяли, что он станет со мной разговаривать?! – в голос возмутился Кастиэль. – Он меня ни в грош не ставит, а вы решили, что он будет плакаться мне в жилетку. Совсем свихнулись?
- Ты ошибаешься – во всех отношениях, но это неважно. Просто заставь его открыть тебе дверь и посмотри, пьет он или нет, - настаивал Донован.
- А сами?
- Если мы сунемся к нему, он обязательно нас уработает, - пожал плечами Пророк. – Уделает, как бог черепаху, проверено.
- А меня он, типа, - саркастично выдал Новак, показав пальцами кавычки, - не уделает?
- Тебя не тронет. Не сможет, - фыркнул Глобус.
- Чушь!
- Если один раз не смог, то совсем не сможет, - кивнул Майк. Улыбнулся и хлопнул парня по плечу. – У Спарка на тебя рука не поднимается. Пожалуйста, Кас, - добавил он просительно. – Кэп наш друг. Пить для него не выход. Если он бухает, я свяжусь с его брательником.
- А почему вы сразу его брату не позвоните? – с сомнением протянул капрал. Что-то в тоне, взглядах и поведении сослуживцев не давало ему покоя. Может, их подозрительные переглядки, или странные паузы в беседе. Настойчивость, с которой его отправляли к Винчестеру.
- Сэм в отъезде. Мы не уверены, что есть крайняя необходимость заставлять его вернуться. Может, кэп там жарит кого-нибудь, - мужики рассмеялись, - а мы его брата подпишем. Спарк совсем нам доверять перестанет, - Кастиэль скептически ухмыльнулся.
- Класс. То есть, вы хотите, чтобы я влез в личную жизнь капитана, хотя знаете, что он может быть не один. Вы такие добрые и заботливые, парни! А главное – тактичные!
- Кас…
- Идите к черту, - сердито отмахнулся капрал и попытался пробиться через стройный ряд сослуживцев. Нитро поймал его под локоть и душевно посмотрел в глаза.
- Мы бы не стали тебя просить, но выбора не остается. Сходи к кэпу. Адрес, - Донован засунул в нагрудный карман Новака листок, сложенный вчетверо, - вот.
- Вы, - с досадой уронил Кастиэль, - гнусные засранцы и манипуляторы, - вздохнул обреченно. Поочередно оценил выражения лиц товарищей, выискивая намеки на подвох. Решился. – Я обязательно пожалею о своей наивности, но… ладно. И если вернусь с фонарем – поплатитесь.
Дин, в то время, пока подчиненные отчаянно соображали, что с ним происходит, ходил по безликой гостиной от стены к стене, закинув сцепленные в замок руки за голову. Он нервничал, злился, бросая крайне раздраженные взгляды в сторону дивана, на котором сидела изящная блондинка чуть старше тридцати. Серый офисный костюм, очень элегантный, мягко облегал худенькие плечи, а лиловая рубашка с оборками на рукавах и декольте мягко подчеркивали грудь. В волнах ткани терялся кулончик в виде пурпурной руки, зато открывался отличный вид на эротичную родинку у впадинки ключицы. Немало мужчин роняли слюни вслед роскошной леди, не будучи в курсе, что леди обращает внимание только на прекрасный пол и имеет немалый успех. Миловидная и умная, с хорошо подвешенным языком и дипломом бакалавра факультета психиатрии, она могла легко соблазнить даже сугубо гетеросексуальных дам, в особенности учитывая тот факт, что женщины намного лояльнее относятся к фемоднополым связям. Правда, характер имела отнюдь не уступчивый и покладистый. Целеустремленная, в восторгом принимающая конкуренцию и вызов, в некоторых вопросах и вовсе циничная, сильная. Всего, что она имела, будь то материальные или духовные блага, добилась сама. Без поддержки родителей, осуждаемая обществом и религией, прорвалась на самый верх пищевой цепочки. И сейчас она безжалостно, как самка богомола, отрывала от самца-пациента кусочки и с аппетитом пожирала, наслаждаясь вкусом. Ее четко очерченные, покрытые тонким слоем неяркой помады губы складывали слова и предложения, высекающие из Винчестера искры.
- Тебе придется говорить со мной, хочешь ты этого или нет, - она свела брови и через прищур посмотрела на напряженного мужчину, мечущегося по комнате собственной квартиры, как в западне. – Сколько ты не выходил из дома? Когда последний раз ты общался с друзьями? Ты хоть с кем-нибудь обсуждал ситуацию?
- Эва, ты не представляешь, какую сопливую хрень несешь. Впихивай это дерьмо своим рафинированным девочкам, - огрызнулся Дин, останавливаясь на мгновение и снова принимаясь нарезать круги. Он проклял минуту, в которую решил открыть дверь этой дьяволице в юбке. Уилсон откинулась назад, удобно устраиваясь на спинке дивана. Фыркнула пренебрежительно.
- Знаешь, по какому признаку мне легко понять, что ты слетаешь с тормозов? – невинно спросила Эва.
- Я начинаю требовать, чтобы ты ушла? – рявкнул мужчина. Повернулся, сложил руки на груди и уселся на краешек подоконника. Покачал головой, поигрывая желваками на скулах. – Самый верный признак, мать твою!
- Ты прешь в лобовую атаку, переходишь на личности, Винчестер, - холодно изрекла она. – Начинаешь мне хамить и вдаваться в подробности - с кем я сплю и…
- О, не начинай! – отмахнулся Дин. – Не ты ли выпытывала у меня полчаса назад, когда в последний раз я, - он скривился, как от лимонной кислоты и продолжил тоненьким голоском, передразнивая надоедливую гостью: - «оседлал какого-нибудь жеребца»? – психолог не сдержалась и прыснула в кулак. - И ты еще имеешь наглость заявлять, что я перешел на личности?
- Дин, - неожиданно тепло сказала Эва, - твоя карьера зависит от моей росписи в досье. Но дело не в терапии. Ты набросился на вышестоящего офицера…
- Нет, – вскинулся капитан, скрипнув зубами. – Всего лишь на старшего по званию долбоеба!
- Называй, как хочешь, - уступчиво согласилась она. – Суть в том, что ты едва не убил его. Вернее, то, что ты не убил его – заслуга совершенно не твоя. Мне неизвестно, что за смельчак, - Дин отвернулся на этом месте, внезапно обнаружив на обоях любопытнейший коллаж, - рискнул жизнью, оттаскивая тебя, но я готова сию секунду ставить ему памятник за самоотверженность. Ты закрываешься от проблем, уходишь в себя, и с каждым днем только усугубляешь ситуацию. Совершенно не желаешь переломить положение, вынести хоть какую-то пользу. Отказываешься пережить трагедию, - мужчина вздрогнул, поморщившись, и отвернулся. Он чувствовал, как вместе с голосом и интонациями психолога, незаметно для Дина ставшего подругой, в его уши вливается, ввинчивается ярость. Опустошение. Скорбь. Обжигающая, выворачивающая наизнанку вина. Словно он снова стоит рядом со свежезасыпанной могилой и смотрит на табличку с именем и датой. – С поражающим слепотой упрямством отрицаешь наличие эмоций. Считаешь, что тебе не больно. Не страшно. Не одиноко. Затянул в постель первую подвернувшуюся задницу – и жизнь налажена. Ты насилуешь собственную индивидуальность, гнобишь за малейшее отступление от образа идеального профессионала, который сам же себе и навязал. Когда ты поймешь, что бояться и нуждаться в поддержке – нормально. Тем более, после того кошмара, что ты перенес. Бог мой, да я даже представить не могу, насколько ужасно…
- Уймись, женщина! – не выдержал Винчестер и буквально сорвался с подоконника. Вылетел в коридор и распахнул входную дверь. – Уходи.
- Дин…
- Оставь меня в покое, сказал! – крикнул он в голос, зажмуриваясь. – Я хочу побыть один, - добавил он после долгой паузы. Эва глубоко вздохнула, поднялась и взяла в руки портфель. Закинула туда досье с наклеенной на титульном листе фотографией молодого светловолосого парня с зелеными глазами и упругим шагом вышла в подъезд.
- Позвонишь, когда будешь настроен на диалог, - попрощалась она. Офицер нетерпеливо кивнул и легким движением кисти хлопнул створкой об косяк, да так, что, кажется, с потолка штукатурка посыпалась.
Мужчина судорожно выдохнул, постоял немного, опираясь локтем на шкаф. Потер лицо руками, будто пытался разогнать муть, поднятую словами Уилсон. Какая же она заноза, нет слов, чтобы описать. Вползает в жизнь, как змея, неторопливо и незаметно, потом устраивается с комфортом, обвивается вокруг сердца и впивает острые зубы, с которых сочится яд, в и без того истерзанную плоть. Сучка! Дин не понимал, как он умудрился с ней подружиться. Хотя, она, скорее, вынужденный приятель. Чего-чего, а правды Эва добиваться умела. Читала в душе, ведьма проклятая. И ведь не соскочишь теперь. Винчестер уважал ее. У этой бабенки яйца покрепче, чем у иных мужиков, силы у нее не отнять. Но порой капитан ее искренне ненавидел – за то, что лезла на заповедную территорию. Шагала по выжженной земле ножками, облаченными в туфли на высоченном остром каблуке, топтала то, что он так старательно приглаживал и силился забыть. Знать бы, какая сволочь направила его впервые именно к ней и, по факту, отняв у Винчестера первобытное право забить на собственные психологические проблемы. Мужчина двадцать шесть лет, из них десять самостоятельных, жил, наплевав с высокой колокольни на какие-то там эмоциональные переживания, и успешно справлялся с любыми неприятностями при помощи пары кружек пива и дикого траха. Потом появилась Эва и начала вкручивать ему лампочки в ухо. Сначала в правое, потом в левое, а там и до извилин добралась, стерва. И теперь, раз в год обязательно, Дин попадал в кабинет с узкой, до бешенства неудобной кушеткой, и вынужден был плакаться в обтягивающую буфера жилетку Уилсон! К чертовой матери. Дин цветисто выматерился и вернулся в гостиную. К небольшому бару, доверху забитому разнообразными видами алкоголя. Раскрыл дверцы, прошелся взглядом по этикеткам и остановился на Saint James…
Двое мужчин, стойка бара, бутылка и стаканы. Пепельница, дымящая недокуренной сигарой. Аромат Гаваны – дорогой, редкий сорт, запрещенный к ввозу в США. Нелегальный табачный бизнес – первое, чем зарабатывают эмигранты из Кубы и Колумбии, поэтому достать подобные уникальные сигары хоть и сложно, но не невозможно. Они, захмелевшие и усталые, сбежавшие от толпы друзей и красотки-стриптизерши, ввалились в неприметное заведение часа три назад. Сложно сказать, почему они решили удрать от остальных. Наверное, потому что в каком-то роде отличались от общей массы. Или потому что один из них оценивал будущего мужа своей близкой подруги, сестры, можно сказать.
- Гарт, - широкоплечий мужик, с трудом держащийся в сознании, повернулся к приятелю, - почему мы бухаем это пойло? – второй повернулся, не менее пьяный.
- Я люблю ром, - ответил он. – В нем есть загадка, - Винчестер, уронив голову на стойку, ржал, как гиена.
- Какая? – выдавил он сквозь смех. – Более гадкого алкоголя в мой желудок в жизни не попадало. А туда, - он наставительно вытянул указательный палец, - попадала почти вся известная мне выпивка.
- Смотри, - Фицджеральд поставил один локоть на стол. – Вот, виски делают из пшеницы, так? – Дин кивнул, не понимая, к чему тот ведет. – Джин – из можжевельника. А ром? – развел руки Гарт. - Загадка!
- Ну, не знаю, - офицер зажмурился, потом скосил один глаз на налитую в стакан жидкость цвета темного чая с резким запахом. – Если судить по вкусу, - он прыснул, - то я бы сказал, что из дров.
Они хохотали на весь бар над идиотской шуткой. Спустя три дня один из них уехал в Балтимор, по экстренному вызову АРИСП, а второй женился на мисс Лорелай Мартинс, уже беременной первым ребенком.
Дин обхватил стеклянную емкость с ромом, сорвал с нее крышку, припал губами к ободку горлышка, игнорируя поднос с четырьмя стаканами. К черту, сегодня он будет бухать из горла! Долбаных семь дней и восемь ночей он не решался пить, зная, что как только начинаешь топить горе в бутылке, оно немедленно научится плавать. Эва добила его своей болтовней, вскрыла без анестезии череп, тщательно и дотошно поковырявшись в мозгу, а затем перешла к ребрам. Алкоголь жег глотку, заставляя мужчину время от времени тыкаться носом в локоть, чтобы перевести дух. Легче не стало, проклятье. Винчестер ощущал, как эмоции буквально ворочаются, царапая когтями душу, рвут ее на части. Он виноват, он так виноват!.. И кровожадная дьяволица Уилсон права. Конечно, больно, он же не Железный Ганс, у которого грудь окована обручами! Дин прошел к креслу, снял с подлокотника наушники, ткнул пальцем в панель музыкального центра. Установил перемешивание. А потом провернул регулятор громкости на полную мощность. Пусть грохают басы, и надрывается Эрик Адамс. Пусть True Metal оглушает, выбивая из мыслей леденящий страх. Постылое одиночество. Пусть буйная энергетика экспрессивной лирики гимнов, влитая в эпосы и баллады, сотрет из памяти всю жизнь, что была у него до настоящей секунды. Может, слишком высокая нота пронзит тонкие сосуды и он тихо растворится в песнях, больше напоминающих военный марш. Бессилие. Дин никогда настолько остро не ощущал собственную ничтожность и беспомощность перед поступью стихии, идущей рука об руку со смертью.
Глоток. Бас. Иссушающая спиртом жидкость перекатывается по языку, проваливается в желудок, создает там минидомну. Черт, ром стопроцентно делают из дров, ну, или из опилок на крайний случай. Более мерзостного пойла нет в мире, но сейчас это то, что доктор прописал. Отвлекает на отвратительный вкус, будто трет изнутри наждачной бумагой, переключая внимание с духовного на физическое. Отнимает силы думать, испытывать, переживать заново. Хмелит. Расслабляет. «Вставай и борись, рожденный с сердцем из стали». В голове, несмотря на отраву рома, упрямо проносятся отрывки последней операции. Та девчонка, что Дин нес на плече – наверняка погибла. Осталась там, вместе с десятками других гражданских… Гартом, с пробитым и размазанным по пруту арматуры мозгом. Другом, лежащим на куче мусора, заваленным строительной пылью. Винчестеру вдруг поплохело. Просто резко скрутило, офицер сполз на пол, сгибаясь пополам в приступе тошноты, с трудом удержал внутренности на месте. Он, почти не захмелевший, поставил опустошенную на треть бутылку рядом, откинулся, опираясь спиной на кресло. Странно. Нервы у него крепкие, чтобы страдать от кошмарных видений. Он вспомнил, как малому стало дурно. Справился, на удивление. И тогда, стискивая пальцы на шее, чувствуя, как под кожей суматошно пульсирует жилка, глядя в свинцово-синие, яркие глаза, Дин вдруг остановился, хотя в таком состоянии, в слепой ярости, оглушенный гневом, он смешивает в кашу любого, кто попадется под руку… А Новака – не смог…
Мужчина поднялся, тяжело и неловко, словно на плечах повис неподъемный груз, притягивающий к земле. Наверное, действительно повис. В груди проворачивался накаленный докрасна клубок колючей проволоки, скручивал легкие в кровоточащий кусок фарша, отнимал способность дышать – сам смысл дальнейшего дыхания. Каждый мускул сводило судорогой, сухожилия свивались канатами, голова распадалась на мелкие части, будто рассверленная сатанинской дрелью. Тело покрылось потом, его, казалось, опутало вязкой частой сетью, разрывая вакуумом на молекулы. Дин вымученно осмотрелся, разыскивая открытое окно. Не нашел, потому что никогда не распахивал форточек в октябре. Он, несмотря на отопление, замерз - лунки ногтей посинели, колотил жестокий озноб. Кто знает, почему. Его изломанная психика вечно отрывалась на организме, а душевная боль всегда терзала вполне осязаемо. Офицер, кое-как вытащив из шкафа свежее полотенце, потопал в душ, смыть с кожи липкое ощущение незваных объятий, потом, скользнув взглядом по недопитой бутылке, взял ее с собой. Ванна, сигареты и ром. Законопатить свищущую дыру, залить алкоголем, задушить табачным дымом и согреть водой. Полегчает, обязательно должно, потому что если не поможет, останется только лечь и выть, упасть на колени, скуля от жгучей ненависти, паскудного презрения к самому себе, от осознания беспомощности и бесполезности тупого существования. На кой хрен тогда грубая сила, гребаный профессионализм, интуиция - если он не может применить все это для спасения близких, единственно важных в его пустой и опустошенной жизни людей?! Обесцененная, фальшивая мишура. Он сам лишь ярмарочный шарлатан…
Дин лежал, цепляясь одной рукой в спасительную емкость с выпивкой, в до краев наполненной ванне, не в состоянии перестать мелко дрожать. Холод, казалось, сковывает мышцы, только изнутри. Расходится по конечностям, по клеточкам тела, медленно, но верно убивая их. Глоток. Не хватает музыки, конечно, а сигарета уже скурена. Чуть покалывает трахею осевшим никотином. Хочется орать во всю глотку, исторгать из себя незнакомую пустоту, хочется, чтобы она убралась туда, откуда явилась. Он чувствовал себя измотанным. Издерганным, словно не спал целую вечность… или он, вроде бы, на самом деле очень плохо спал в последние несколько ночей. Постоянно снилось темное, плотное полотно, медленно перетекающее в сине-красный флаг в белую полоску, мозаично складывающийся в треугольник. Кровавое месиво, металл, покрытый ржавчиной. Голоса, тягучие, пропущенные через интегратор. Сейчас хотелось покоя, хотя бы на минуту. Поэтому он пил, лежа в ванной, специально подобранной под рост. Прикрыл на мгновение веки…
- Здравствуй, Лори, - выцветший, потерявший глубину и бархатистость тембр. Парадный китель с эполетом, плашка Звезды. Глаза потускневшего цвета зеленого ореха, взгляд виновато опущен в пол. Он старается, но никак не может заставить себя посмотреть на девушку в строгом черном платье. Она немного поправилась, но это не удивительно. Беременность только добавила Лорелай женственности. Ее совершенно не испортил ребенок – плавные линии и движения, густые темные волосы, карие глаза. Раньше Лори всегда улыбалась, когда встречала его. Сейчас ее лицо искажено горестной гримасой, сеточка вокруг век, морщинка на лбу и вокруг губ. Он не смотрит на нее. Не может. И находиться здесь, в доме, где жизнь, казалось, угасла навсегда, тяжело. Нет детского смеха – мальчик у родителей Лори. Занавешены зеркала, окна закрыты портьерами. Дом носит траур, как и его хозяйка.
- Зачем ты пришел? – глухо спросила она. – Гарта, - Лори болезненно скривилась, - нет. Знаешь, он погиб! Ах, да, - саркастично добивала вдова, - он же был с тобой. Мой муж, когда погиб, был с тобой, бездушный сукин сын! – сорвалась на крик девушка, бережно придерживая выпирающий живот.
- Прости меня, - Дин закусил губу. Он не знал, что еще ей сказать. Понимал, что бесполезно оправдываться. Она говорит правду – Фицджеральд погиб при нем. Он не доглядел. Оступился, оставил сиротами двоих ребят. И молодую, только начавшую расцветать девушку.
- Прости? – Лори всхлипнула, роняя слезу. - Прости?! Верни мне Гарта – и я тебя, конечно же, прощу! – мужчина стиснул зубы, нервно сглотнул, подавляя порыв немедленно уйти.
- Вот, - офицер положил на столешницу пухлый конверт. – Это от парней.
- Деньги? – сквозь рыдание уронила она. – Ты отнял у моих детей отца, а теперь принес деньги взамен? – Лори медленно приблизилась. Сквозь прищур окинула взглядом того, кого неоднократно называла близким, самым верным другом. – Я просила тебя! – взмах руки. Пощечина. Пламенеющий, наливающийся румянцем след ладони на гладко выбритой щеке. – Умоляла не пускать! Как же я тебя ненавижу! – маленькие кулачки, град ударов по груди. – Ненавижу тебя, Дин! – громко, с истеричным страданием. Бессилием. Все, что он мог – обхватить хрупкие плечи и осторожно, но твердо прижать к себе, обнимая. Лори вырывалась, отбиваясь ослабевшими руками, кричала и рыдала в голос, а потом устало обмякла, повисая на груди того, кого считала виновным в смерти любимого человека, горько оплакивая самую страшную в недолгой жизни потерю.
- Я понял, - шепнул он. – Но деньги все-таки возьми.
Дин распахнул веки, услышав пронзительный сигнал дверного звонка. Никто из гражданских приятелей, даже Ник, не знал его домашнего адреса. Сэм уехал на практику в Нью-Йорк, пейджер он сдал вместе с удостоверением. Офицер с досадой подумал, что вернулась Эва. Назойливой стерве не заржавеет докучать, эта дотошная баба еще не то может. Винчестер утомленно посмотрел на опустевшую бутылку, влил в себя остаток рома. Безвольно разжал кисть, позволяя таре упасть на кафельный пол, с громким дребезгом разбиваясь. Желания снова видеть прозорливую приятельницу не горело, дурман алкоголя мягко вплыл в мозг, отгоняя рвущие сознание жестокие тени прошлого. Заиндевевшие конечности расслабило, кровоточащий ком эмоций слегка успокоился, уже не так сильно терзая душу. Толика хмельного равнодушия омывала измученное болью сердце. Как бы он желал вырвать из-под ребер трепещущий и обливающий узурпирующими, ультимативными эмоциями клок мяса, вырвать, оставив на его месте обломок льда. Остудиться об него. Мужчина согнул одну ногу в колене, закрыл глаза и сполз вниз, погружаясь в теплую воду с головой. Лежал так, стремясь спрятаться от навязчивого звука, раз за разом повторяющегося. И не лень ей стоять и тыкать в кнопку, а?.. Вода накрывала, скрадывая толстым слоем любую аудиопомеху, и, пожалуй, только свет мешал. Раскрыть глаза. Пусть она омывает чувствительную слизистую, слегка пощипывает. Можно создать иллюзию, убедить себя, что это не от слез. Это вода. Это все из-за нее…
- Проклятье, женщина! – Винчестер рывком поднялся, выдернул из слива пробку, позволяя уже остывшей ванне стекать. Подхватил, чуть шатнувшись, полотенце и, не вытираясь, обмотал его вокруг бедер. Если сейчас Уилсон хоть слово успеет сказать прежде чем он успеет ее выставить - ударит. Точно, решено. Нет, он ее разденет и выкинет в подъезд. Нет! Сначала он ее сфотографирует, стерву, а потом выложит фото в локалку! Дин провернул ключи в замке и резко раскрыл входную дверь. – Ну?! – повисла долгая пауза. – Оу! – отмер он. - Какого хрена ты тут делаешь?! – искренне изумился капитан.
- Добрый вечер, сэр, - пролепетал капрал. К такому зрелищу его наивное сознание не успело подготовиться. Перед парнем стоял Дин Винчестер, мужчина, о котором Кастиэль вот уже полгода тайно и явно вздыхал. Мокрый, с потемневших влажных волос струилась вода, падая на накачанные плечи, обвивала каждый изгиб до талии, обмотанной державшимся на честном слове полотенцем. Лицо немедленно залилось краской и запылало от смущения. Кастиэль хотел, чтобы от смущения. От чего в реальности по телу пробежалась жаркая волна, он даже думать боялся. – Мне… - он запнулся, покраснел еще сильнее. – Я… - внезапно Винчестер схватил его за воротник и втянул в квартиру, пнув закованную в металл створку коленом.
- Отставить лепет, - непонимающе нахмурился Дин. – Что ты тут забыл? И откуда у тебя мой домашний адрес? – начал допрашивать он, прижав подчиненного рукой к стене. – И будь любезен объясняться более внятно! – капрал испытывал непреодолимое желание отвернуться, чтобы не залипнуть на обнаженных участках тела старшины, но, так как Винчестер ему не оставил выбора, постарался смотреть строго в глаза. Мужчина стоял так близко, что Новаку не составило труда почувствовать запах алкоголя, принятого Дином не далее, как пять минут назад, а раз миссия выполнена, то можно не лгать… наверное.
- Адрес я узнал от парней, - он постарался, чтобы голос звучал как можно тверже, чтобы не показать ни легкого страха, ни собственных неуставных мыслей. Вид у капитана, по мнению Кастиэля, кардинально отличался от здорового или уравновешенного. Болезненный, измученный и усталый – более реалистично. – И решил зайти, - выкрутился капрал, вспомнив, что офицер в гневе неуправляем, а стальных кулаков Винчестера из всего отряда не отведал только он сам.
- Пиздишь, - Дин прижал шею капрала предплечьем и слегка надавил. – Я приказал отставить лепет.
- Капитан…
- Кто тебя отправил - Нитро или Пророк? Может, Глобус подписался? - парень нервно моргнул, подтверждая догадку. – Неужели все трое? – Кастиэль попытался помотать головой, отрицая, но нажим только усилился. – Что они тебе наплели?! – раздраженно рявкнул Дин.
- Я уже узнал то, что хотел, сэр, - неожиданно ответил капрал. Винчестер зло прищурился и хотел надавить сильнее, как вдруг заметил на светлой коже, как раз вокруг кадыка, три уже позеленевших синяка с одной стороны и один, больше размером, с другой. Отпрянул, будто наткнулся на ядовитую змею, перевел взгляд на свинцово-синюю радужку. Глубоко вздохнул и сделал шаг назад.
- Пива хочешь? – поинтересовался он, изогнув бровь. Кастиэль слегка оторопел от неожиданности.
- Сэр… - хотел он что-то сказать, но Дин его перебил.
- Если не хочешь – проваливай, - безапелляционно заявил он. – Шпион мне не нужен, а вот собутыльник пригодится.